После заката - Страница 34

И тогда он позволит себя уговорить. И даже выступит по Центральному телевидению с публичным покаянием. Кажется, что теперь он наконец поступил правильно. Звиад получит очень мягкий приговор. Три года ссылки в Дагестан – и уже через год он будет помилован указом Президиума Верховного Совета Грузинской ССР. Но этот надлом сохранится в нем на всю жизнь. Он не простит этого шага прежде всего самому себе и всю оставшуюся жизнь будет пытаться доказать, что может быть «католиком гораздо больше, чем сам Римский Папа», – в отличие от других своих товарищей, которые прекрасно понимали, как умеют обрабатывать в КГБ, и никогда не позволят себе упрекать его в подобном отступничестве. Сам Гамсахурдиа довольно быстро вернется к привычной риторике, осознавая, какую чудовищную ошибку он совершил. И будет еще более неистовым, еще более радикальным, еще более непримиримым оппозиционером, чем раньше.

С началом перестройки грузинская интеллигенция обретает надежды на долгожданную свободу и независимость своей страны. В Грузии всегда были сильны настроения изоляционизма – может быть, потому, что эта небольшая республика всегда числилась на особом положении в огромной империи. Грузинские дворяне были составной частью царских и княжеских домов. Православные грузины относятся к той же церкви, к которой относится и большинство русского населения страны. Среди известных генералов, политиков, деятелей культуры много грузинских фамилий. И, наконец, феномен Сталин, который, хотя и не считал себя грузином, принципиально отмечая в анкетах, что является «русским», тем не менее не мог не создать определенный ореол вокруг этого небольшого и гордого народа.

В конце восьмидесятых первые выступления против власти начинаются именно в Грузии. Национальное самосознание, столь развитое в этой республике, проявляется в полной мере в апрельских событиях восемьдесят девятого года. Противостояние с партийным аппаратом заканчивается вызовом советских войск, разгоном демонстрантов, погибшими и раздавленными женщинами. На этой волне трагедии и горя начинаются выборы в парламент Грузии, на которых с огромным преимуществом побеждает Звиад Гамсахурдиа и его сторонники. Он становится Председателем Верховного Совета Грузии.

Но его националистическая риторика, его непримиримые высказывания по отношению ко всем инакомыслящим, его пренебрежительное отношение к народам, населяющим многонациональную Грузию, уже тогда волновали истинных интеллигентов республики. Весь мир обойдет фраза выдающегося грузинского философа Мераба Мамардашвили, сказавшего, что, если «мой народ проголосует за Гамсахурдиа, я буду против своего народа». Этих слов философу Гамсахурдиа никогда не мог простить.

Прибыв в Цхинвали, он заявил: «Мы свернем шею таким слабым противникам, как осетины, которых нам нетрудно будет обуздать. Это необразованные, дикие люди, которыми умелые люди могут легко управлять». Приехав в Кахетию, он объявит, что этот регион всегда был демографически самым чистым, что в нем грузинский элемент всегда преобладал и властвовал. И сейчас им нужно спасать Кахетию, где поднимает голову татарство (он имел в виду азербайджанцев), а также лекство (говоря об аварцах) и армянство, которые вот-вот поглотят Кахетию. Дальше он снова оскорбляет осетин, заявив, что в Грузии есть осетины, но нет Осетии, и что осетинский народ – это мусор, который необходимо вымести через Рокский тоннель.

Грузинская интеллигенция в большинстве своем не забудет его вынужденного отступления, не захочет принимать и поддерживать его риторику непримиримой вражды ко всем, кто не будет согласен с его мнением и его позицией. С первого дня начинается противостояние. При этом Гамсахурдиа не скрывает своего презрительного отношения к этим деятелям интеллигенции, которых он именует лишь «агентами влияния Москвы» и «шпионами северного соседа». Легче всего списывать собственные ошибки на злонамеренные происки соседей; труднее создавать государство, выстраивать нормальные деловые отношения, поднимать экономику. Звиад Гамсахурдиа был прекрасным лидером оппозиции – умным, талантливым, эрудированным, энергичным. Но тянуть государственную лямку в обычном, рутинном ежедневном темпе он не хотел и не мог. На волне развала большого государства его еще выберут президентом страны в 1991 году, но уже к концу года почти вся грузинская интеллигенция выступит против него.

Этот невероятный парадокс достаточно легко объяснить. Ему не прощали его ожесточенной непримиримости, возникшей после его публичного покаяния. Ему не прощали националистические выпады, которые поссорили грузин со всеми соседями. Ему не прощали хаотичный стиль работы, когда непродуманные назначения следовали одно за другим, а экономика продолжала разваливаться. Ему многое можно было поставить в вину. Его непримиримость постепенно дойдет до такой степени оголтелости, что по приказу Гамсахурдиа начнут уничтожать и сжигать книги его оппонентов. Запылают костры, на которых будут гореть фолианты авторов, не разделяющих и не принимающих позицию президента. Переводчик Бодлера и знаток западноевропейской литературы и культуры окажется почти равным бесноватому фюреру, появившемуся в Германии в период между двумя войнами.

Гамсахурдиа пытается быть достаточно прагматичным, все еще не теряет попытки договориться со своими оппонентами внутри республики. Во время августовских событий он займет выжидательную позицию, пытаясь не допустить вовлечения Грузии в «московские разборки». Но он не может не видеть, что против него объединяется все большее и большее число людей. Нужно было обладать определенными талантами, чтобы за такой небольшой срок вызвать такое неприятие большинства грузинского народа и грузинской интеллигенции. Уже к концу года начинается вооруженное противостояние, а шестого января девяносто второго года Военный совет Грузии примет решение об отстранении от власти президента республики.